Месть на все времена [сборник] - Николай Иванович Леонов

секретарша Нелли, – со знающим видом изрёк Стас.

Лев некоторое время его рассматривал, после чего сказал:

– Да, Нелли на эту роль вполне подошла бы. Но есть одно «но»! Она – секретарша Бархунова. Её он знает как облупленную. Нестыковочка, однако!

– Тьфу ты, блин! – Крячко снова хлопнул себя ладонью по лбу. – Совсем запутался! Ну да! Она и так его штатная любовница. Но ты прав: именно такой тип женщин он и предпочитает. Значит, внешние данные «подсадной утки» будем считать установленными.

Его последние слова заглушило пиликанье телефона внутренней связи.

– А вот и он! – поднимая трубку, с пиететом известил Гуров. – Алло! Слушаю!

– Лёва, привет! Оба у себя? Чем вы там заняты? – осведомился Орлов.

– Проводим со Стасом «мозговой штурм» на предмет установления обстоятельств исчезновения Бархунова и варианты, как именно это могло произойти… – голос Льва прозвучал бесстрастно.

– Ну-ка зайдите ко мне! Поделитесь своими соображениями, – велел Пётр.

– Пошли… Петруха жаждет нас видеть. Похоже, кто-то этажом выше начал капать ему на мозги. Не удивлюсь, если это та самая дама из представительной власти.

Предположение Льва о том, что кто-то из властных структур начал «прессовать» Орлова на предмет ускорения поисков Константина Бархунова, оказалось попаданием «в яблочко». В ходе разговора Пётр пояснил, что «эта дамочка из верхов» сегодня его уже достала – раза три звонила по поводу того, что главк в плане поисков Константина Бархунова «слишком долго чешется».

Но прежде всего, разумеется, Орлова интересовало, появились ли у его подчиненных хотя бы условные подозреваемые и хотя бы одна более-менее приемлемая версия.

Не перебивая друг друга, опера вкратце рассказали ему о своих встречах. Выслушав рассказ Льва о его разговоре с Ганочкиным, генерал Орлов уточнил:

– Я так понял, вы со Стасом назначили его на роль главного подозреваемого? А ты уверен, что для этого у вас есть достаточно веские основания? Не получится так, что, потратив время на эту «серую мышку», вы проморгаете куда более перспективную кандидатуру?

Откинувшись в кресле, Гуров пояснил:

– От ошибок никто не застрахован. И мы – не исключение. Но я доверяю своей интуиции. А она мне подсказывает, что на данный момент Ганочкин больше других может быть заинтересован в том, чтобы Бархунов бесследно исчез. И дело не столько в том, чтобы прибрать к рукам этот посудный заводик, сколько в желании обладать красоткой из приёмной. Надо было видеть его взгляд в тот момент, когда я вешал ему на уши лапшу насчёт того, как оцениваю эту Нелли.

– Хм… – Орлов некоторое время молча смотрел в пространство, осмысливая услышанное. – Ну, не знаю… Мне почему-то казалось, что главной подозреваемой может стать тёща Бархунова, экс-прокурорша Васса Железнова. Всё же у неё мотив очень и очень серьёзный: Бархунов ей отравил личную жизнь и сломал карьеру.

– Не слишком ли долго Кречетова готовилась к реализации мести? – наклонив голову набок, Лев окинул своего начальника-приятеля ироничным взглядом. – Тут как в известной сказке про Ходжу Насреддина, когда он по заказу эмира бухарского брался научить ишака говорить. Помнишь? Ходжа назначил такой долгий срок, что кто-то из них за это время запросто мог умереть – или ишак, или эмир, или он сам. Нет, насчёт Кречетовой я не слишком уверен. Хотя допускаю, что мотивы могли быть и у неё.

– А ваша агентура больше ничего не дала? – Пётр, как это часто бывало в те моменты, когда он испытывал внутреннюю неудовлетворённость, отрывисто побарабанил пальцами по столу.

– Уже поступившую информацию мы проверили. Пусть и косвенно, но благодаря ей была раскрыта крупная квартирная кража. – Гуров кивнув в сторону Станислава. – Этим вопросом занимался Стас.

– Ну да, взяли мы на заметку одного перца по кличке Дергач, – жизнерадостно ухмыльнулся тот. – Он сначала ушёл в несознанку, но когда докумекал, что за дело ему могут пришить, в момент накатал «чистуху». А жаль. Кандидатура на роль главного подозреваемого была – супер. Но, как говорится, не срослось…

В этот момент в кармане Гурова телефон пропиликал узнаваемую мелодию из «Джентльменов удачи». Первым на этот рингтон отреагировал Крячко:

– Амбар? Не иначе, что-то дельное накопал!

Лев, ответив на его предположение неопределённым жестом, достал из кармана телефон и включил громкую связь, чтобы его собеседники сами всё могли услышать.

Поздоровавшись в своей обычной манере, Бородкин начал неспешно излагать:

– Так что, Левваныч, разузнал я про Висяка всё, как есть. Мне про него Эдик-Хасид рассказал. В общем, Висяк такое учудил, что мне и не поверилось спервоначалу. Он, господи прости, больше не мужик. Ну, в том смысле, что со всем своим «хозяйством» расстался. Он этим… Как его? Евнухом стал.

Как далее поведал информатор, случилось так, что в камеру, где отбывал свои последние месяцы Кислохин, поместили какого-то странного старичка, именовавшего себя «старцем Агинкифием», который получил четыре года по статье за организацию изуверской секты. А секта, старейшиной которой был новосёл камеры, и в самом деле являла собой нечто отвратно-кошмарное – скопцы. Первоначально иронично-пренебрежительное отношение сокамерников к новичку через какое-то время сменилось на диаметрально противоположное. Глава скопцов оказался весьма неглупым проповедником, с широким кругозором и неординарным даром убеждения.

Недели две спустя обитатели камеры, имеющей весьма символичный номер – 13, стали участниками ночного «радения». Его итог шокировал и потряс руководство ИТК: все восемь сидельцев встретили утро, используя жаргон скопцов, «оседлавшими белого коня», то есть самостоятельно отрезавшими у себя всё, что имелось в промежности. В их числе оказался и Висяк. В структуре пенитенциарных учреждений разразился скандал. Была проведена служебная проверка, сотрудники ИТК, проморгавшие подобное происшествие, были наказаны. Камеру скопцов изолировали от всех прочих, поскольку имелось вполне обоснованное опасение, что опасная психическая зараза может расползтись по всей колонии.

Но вскоре отчего-то испортились взаимоотношения Висяка с сокамерниками. Ему несколько раз устраивали «тёмную». Кто его бил, Кислохин не видел, а за что скопцы били скопца – разобраться так и не удалось. Поэтому было решено перевести его в другую камеру. Поскольку стопроцентной уверенности в том, что Висяк не сагитирует новых сокамерников оскопиться, у руководства колонии не было, его поместили к отбывающим наказания «стодвадцатникам» – осужденным по 120-й статье УК (изнасилование). Мысль была вполне логичная: разве садисты-насильники надумают лишить себя того, что для них представляет самую большую жизненную ценность?

Но эти расчёты не оправдались. Менее чем через месяц в камере насильников состоялось тайное ночное «радение», в ходе которого все «стодвадцатники» лишили себя мужского естества. Когда следивший за этой «хатой» сотрудник ИТК через телекамеру понял, что и там намечается нечто скандальное, и поднял тревогу, было уже поздно. Все обитатели